Маяк и звезды (fb2) | КулЛиб – Скачать fb2 – Читать онлайн – Отзывы

Анника тор – маяк и звезды

Анника Тор и Пер Тор

Маяк и звезды

Эрик

Сколько Эрик себя помнил, они всегда были втроем: мама, Бленда и он. Иногда по вечерам, когда мама гасила свет, Эрику казалось, что он видит, как кто-то высокий склоняется над скамьей в кухне и подтыкает ему одеяло. Но стоило Эрику протянуть руку, видение исчезало.

Тот, по кому тосковал Эрик, был тенью: он никогда не знал этого человека.

Обидно, что Бленда помнила намного больше. Но это понятно, ведь она была почти на четыре года старше. А может, и хорошо, что она помнила больше. Потому что, если бы не Бленда, Эрик так бы ничего и не узнал. Мама об отце никогда не рассказывала. Даже слышать о нем не желала. Если кто-то из них, Бленда или Эрик, случайно заговаривали о нем в ее присутствии, Тура поджимала губы и делала вид, что не слышит. Но Эрик знал, что слышит, он видел это по ее глазам.

Эрик любил школу. Любил книгу с рассказами для чтения и карту мира, на которой все страны были раскрашены в разные цвета. Любил учебные плакаты с изображениями растений и животных, но особенно те, на которых было показано, как живут люди в других странах, куда он собирался поехать, когда вырастет. В первую очередь он отправится на Аляску и разыщет отца. Бленда говорила, что он живет именно там. «Папа стал золотоискателем, — рассказывала она Эрику, когда мамы не было поблизости, — и добывает золото». Скопив достаточное состояние, он приедет в Швецию и заберет их к себе, всех троих. Только возможно, считала Бленда, ему не очень везет, а может, его слитки кто-то украл — иначе он давно бы уже вернулся.

Еще про Тора: Кукла Благополучница своими руками: пошаговая инструкция, мастер-класс

Эрик не собирался дожидаться состояния, добытого на приисках, он сам поедет на Аляску и скажет папе, что им не нужно никакого золота. Здесь, в Гётеборге, они всегда жили в нужде, а теперь будут бедняками в Америке — какая разница?

Эрик придумал план: он тайком проникнет на борт какого-нибудь судна у Американского причала, спрячется и просидит в укрытии до тех пор, пока корабль не отойдет далеко от берега. Тогда его не смогут отправить домой и позволят плыть с ними до самого «Невйорка», гигантского города в Америке, куда прибывают все иммигранты. Как оттуда попасть на Аляску, он пока не знал, но полагал, что легко разберется на месте.

О своем плане он никому не рассказывал, даже Бленде. Нет, только не Бленде. Она бы засмеяла его, сказала бы, что это ребячество и глупость. Он держал свой план в тайне и часто обдумывал его по вечерам, лежа на скамье в кухне. Как он затеряется в толпе пассажиров, набившихся с коробками и сундуками в здание Американского терминала в порту. Как прибьется к какой-нибудь многодетной семье, делая вид, что едет с ними. Где спрячется на борту. И так далее, до самой Аляски.

Но тут его мечты обрывались. Встречу с отцом он не мог себе представить, как ни старался. Это было выше его сил.

Бленда

Для Бленды отец не был тенью. Прошло семь лет, как он исчез, но она помнила его голос, его глаза, его запах. Помнила, как он ее называл: Звездочка.

С тех пор, как он уехал, никто не называл ее так. Мама звала ее Блендой, иногда дружочком, будучи в добром расположении духа, а иногда, когда была усталая и сердитая, — барышней. «Знаешь что, барышня, будь поаккуратней, у нас нет денег на новую посуду», — говорила она, если Бленда мыла посуду и случайно отбивала ручку у чашки. Но чаще всего мама была ею довольна и хвалила за все, что Бленда делала по дому, пока она сама была на работе в прачечной. Когда заказов было слишком много, Бленда помогала и там: складывала белье и разносила клиентам.

В ноябре Бленде исполнилось тринадцать. Почти год назад она закончила народную школу. Но это ее не огорчало, даже напротив — она была только рада наконец разделаться с уроками. Почему-то в последнее время ей трудно было усидеть за партой, вслушиваясь в монотонный голос учительницы. Не то чтобы она не справлялась с учебой — нет, она хорошо умела читать и писать и могла решить почти все примеры по арифметике, которые учительница записывала на доске. Но она не понимала, зачем учить наизусть псалмы и уметь без запинки перечислять всех шведских королей. Ведь есть другие, куда более нужные знания. Где купить хлеб подешевле и как заштопать рваную пятку на носке. Как делать книксен и здороваться с клиентами в прачечной, чтобы, быть может, заработать лишнюю монетку. Каких улиц следует избегать с наступлением темноты, а по каким можно ходить спокойно. Ведь этому в школе не учили, все это Бленда узнала сама или от мамы.

Единственное, чего ей не хватало теперь — это друзей и игр на школьном дворе. Бленда легко сходилась с людьми. Она всегда могла предложить сыграть в веселую игру, исследовать новое интересное место, могла поделиться секретом. Бленда была душой их школьной компании. Вокруг нее и ее двух близких подруг вились все остальные девочки в классе.

Мальчики тоже интересовались Блендой, особенно в последний год. На перемене они дергали ее за косички, в классе кидались в нее бумажками, когда учительница отворачивалась к доске. Бленда не обращала на них внимания. Что за ребячество! Она не понимала, как мальчишки вообще взрослеют. Ведь им не нужно разбираться в ценах на хлеб или в штопке, они могут целыми днями беззаботно носиться по двору, как глупые щенки.

Бленда часто, но безуспешно пыталась представить себе, каким в детстве был ее отец. Так же она не могла представить себе, каким он стал сейчас, спустя много лет. Для нее он навсегда остался таким, каким ушел от них, — именно таким она хотела сохранить его в своей памяти.

Каждый день она ждала его возвращения.

Башмаки стучали по неровной брусчатке, книжки, болтавшиеся на кожаном ремне, били по ноге. Эрик бежал прямо по проезжей части, рядом с телегами и велосипедистами, тротуар он предоставил более неторопливым пешеходам.

В такой день он просто не мог идти спокойно. Было начало мая, и Эрику казалось, что весь город преображается. От весеннего тепла хотелось смеяться и кричать всем встречным: «Привет, смотрите, светит солнце, и я бегу домой к Рулле!»

Среди его учебников, перевязанных ремнем, была одна чужая книжка. Он взял ее в классе, хотя вообще-то брать классные книги домой не разрешалось. Это была книга о птицах, с иллюстрациями. Здесь перечислялись самые разные виды пернатых, описывалось, как они поют, чем питаются и какие имеют повадки. Эрику видел главу про ворон и хотел внимательно изучить ее. Ведь если он вернет книгу завтра, никто не успеет хватиться.

Он нырнул в подворотню, пересек мощеный двор и взбежал по лестнице. В кухне пахло жареной сельдью, Бленда накрыла на стол, как всегда, аккуратно разложив и ножи, и вилки. Из кастрюли с кипящей картошкой шел пар, Эрик понял, что ужасно проголодался.

Но кое-кто нуждался в пище еще сильнее и нетерпеливо ждал его возвращения.

Эрик положил книги на пол и лег на живот. В коробке из-под обуви между скамьей и столом сидел вечно голодный Рулле и пищал. Эрик смочил палец в воде и поднес к широко раскрытому клюву вороненка. Вода капнула в красное горлышко, Рулле сглотнул, встрепенулся и снова раскрыл клюв. Эрик размочил в воде кусок хлеба, слепил маленькие шарики и по одному вложил птенцу в клюв, поглаживая пальцем почти голые крылышки и приговаривая:

— Рулле, малыш, не бойся. Я тебя не обижу, я буду кормить тебя, и ты вырастешь большим и сильным. Обещаю, совсем скоро ты станешь большой красивой птицей.

— Поскорее бы, — отозвалась Бленда. — Я не успеваю присматривать за этим беднягой, пока ты в школе.

Она положила учебники Эрика на стол и добавила:

— Садись есть.

Эрик послушно сел к столу. Он был рад, что Бленда заботится о Рулле, пока его нет дома, и не хотел сердить ее.

— Какие учебники ты принес домой сегодня? Что вам задали?

Голос ее звучал дружелюбно, как будто она действительно хотела знать, какие уроки задали ее десятилетнему брату.

Эрик достал пальцами из кастрюли маленькую картофелину и принялся жевать. Он не мог рассказать ей про книгу о птицах. Если бы Бленда узнала, что он взял книгу из класса, она бы потребовала немедленно ее вернуть.

— Может, подождешь, пока я разложу по тарелкам? Неужели ты так голоден?

Бленда уже забыла про свой предыдущий вопрос. Пока она раскладывала еду, Эрик потихоньку стянул книги на скамью. Взяв вилку, он приступил к еде, быстро проглотил первую порцию и сказал:

— Сегодня наша фрекен сказала, что в природе все виды существуют за счет друг друга: птицы едят мух, кошки едят птиц.

Бленда кивнула.

— Надо нам следить за входной дверью, чтобы сюда не забежали дворовые кошки.

Эрик отломил вилкой кусочек рыбы и положил в рот. Глядя в окно, он продолжил:

— Странно, но я никогда не задумывался о том, кто ест кошек. Надо спросить у фрекен.

— Спроси, конечно. Интересно, что она скажет. Только, пожалуйста, возьми нож, ты же знаешь, мама не любит, когда ты ешь без ножа.

Эрик взял в левую руку нож, оставив вил ку в правой. Он размял картошку и ножом загреб пюре на вилку. Потом облизал нож и отложил в сторону. Бленда вздохнула.

Дальше они ели в полном молчании. Только Рулле попискивал в своей коробке, да тикали часы в комнате. Эрик аккуратно сложил нож и вилку на тарелку.

— Спасибо, — сказал он. — Я пойду на улицу с книжками и Рулле: там так тепло.

В одной руке Эрик держал коробку с Рулле, крепко прижав ее к себе, в другой — книжки. Он спустился всего на несколько ступенек, когда дверь напротив распахнулась и на лестницу выскочили трое детей разного возраста. При виде Эрика с вороненком они остановились.

— Ну как, он уже подрос? — спросил самый старший. — Дай подержать?

Эрик убрал коробку в сторону и прикрыл ее книжками.

— Нет, не сейчас. Он еще маленький, он может испугаться.

Сестра мальчика, средняя по старшинству девочка, с широкой щелью между передними верхними зубами, взяла Эрика за руку и многозначительно посмотрела на него.

— А моя мама говорит, что птиц дома держать нельзя, — прошепелявила она. — Моя мама говорит, что вороны — грязные.

— Рулле — красивая птица. Рулле не грязный.

— Моя мама говорит, что ворону не могут звать Рулле, потому что у птиц нет имен.

Осторожно, не держась за перила, Эрик пошел вниз.

— Я иду читать, я покажу вам Рулле в другой раз.

— Читать-читать! Разве ты еще не всё прочитал? Пошли лучше с нами играть в прятки!

Не дожидаясь ответа, все трое пронеслись мимо Эрика.

— Рулле все равно будет жить у меня. Ваша мама не имеет права распоряжаться моей птицей.

Но его уже никто не слушал. Три пары ног нетерпеливо протопали по лестнице, дверь во двор открылась и со стуком захлопнулась. Эрику было все равно. Рулле был с ним, Рулле слушал его.

— Рулле, — сказал Эрик, глядя на вороненка. — Не бойся, я всегда, всегда буду заботиться о тебе.

Соседские дети уже увлеклись игрой и даже не заметили его, когда он шел через двор к уборным. Локтем Эрик распахнул одну из дверей, позволил ей захлопнуться за собой, поставил коробку с Рулле на пол и закрылся на крючок. Он залез с ногами на деревянную крышку Щель в дверном проеме пропускала полоску света. Эрик ослабил ремень, стягивающий учебники, и вынул из стопки тетрадь и книгу о птицах. Наконец он сможет спокойно почитать и записать все необходимое в тетрадку.

* * *

Бленда домыла посуду, вытерла руки о фартук и отколола толстые косички, подобранные кверху. Теперь они доставали ей до пояса. Она выглянула в окно и увидела, как во двор высыпали дети Андерсонов. Младший споткнулся и упал, попробовал было закричать, но поскольку никто из старших не обратил на него внимания, поднялся и побежал за ними в заросли сирени.

Эрика нигде не было видно, наверное, сидит себе где-нибудь на лестнице с вороненком, вместо того чтобы бегать и играть, как другие дети.

Бленда сама была не прочь поиграть в прятки, и сейчас ей вообще-то ничто не мешало выйти во двор. Она все сделала и до вечера, когда надо будет готовить ужин, была свободна. Еще полгода назад, осенью, она бы просто вышла и попросилась в игру, а заодно позвала бы с собой Эрика, чтобы ненадолго отвлечь его от этого несчастного птенца. Но в последнее время Бленда чувствовала себя слишком взрослой для игр — во всяком случае, для игр с детьми во дворе.

Бленда сняла фартук и повесила на крючок возле кожуха над плитой. Потом обошла кухню и комнату, все внимательно осмотрела, но везде было прибрано. Она остановилась у комода, рассматривая свое отражение в зеркале с цветными разводами. Круглое лицо, маленький курносый нос. Рог, пожалуй, немного широковат. Самое красивое, наверное, глаза: ярко-голубые, с длинными густыми ресницами. Несколько светлых прядей выбились из косичек. Она повернулась, чтобы посмотреть на себя в профиль — и действительно, как ей и показалось на прошлой неделе, под рубашкой в голубую полоску уже угадывалась небольшая грудь.

Бленда вспомнила о блузке с кружевным воротником, которую сегодня утром надела мама. Но тут же отмела эту мысль и сосредоточилась на своем отражении. Щеки, как ей показалось, немного порозовели. Она приоткрыла рот, обнажив белоснежные зубы. Что ж, вовсе даже не дурнушка. И это понятно, ведь она дочь Туры Энглунд, самой красивой женщины в их квартале, а может и в целом Хаге, районе Гётеборга.

Возможно, именно сегодня с ней произошло что-то, отчего она казалась другой — взрослее, красивее. Быть может, ее преобразил аромат весны, влетевший в открытое окно? Жаль только, что ее никто не видит.

Никто… Можно подумать, она искала взглядов дворовых детей или тетушки Андерсон, или других соседок. Или, не дай бог, их мужей — подобных взглядов она вообще старалась избегать.

На самом деле был только один человек, с которым ей бы очень хотелось сейчас увидеться. А что, почему бы и нет? Вдруг ей повезет… Конечно, у них всего хватает и глупо просто так ехать в бакалейную лавку, но кончается овсяная крупа, которую они варят на завтрак, и можно купить немного впрок. В кошельке для хозяйственных нужд лежало несколько монеток. Мама разрешала ей, если потребуется, брать деньги на продукты.

Бленда взяла гребенку и причесалась, но оставила на висках несколько небрежных прядей. Вот бы надеть что-нибудь понарядней, вроде маминой блузки, но в будний день это будет выглядеть странно. К тому же, ее собственная полосатая рубашка была чистая и вполне красивая.

Бленда положила кошелек в карман юбки и вышла. Эрика на лестнице не оказалось, во дворе тоже, но ведь он уже взрослый и может сам о себе позаботиться. В подворотне Бленда встретила дядюшку Лундберга и отошла в сторону, пропуская его. Он шатался: как всегда, успел надраться средь бела дня. Правда, вот уже много лет он ходил безработный. Лундберг потерял работу одновременно с папой, почти восемь лет назад, после большой забастовки, и так никуда и не смог больше устроиться.

А что, если папа не ушел бы от них и запил, как дядюшка Лундберг? Об этом Бленда никогда раньше не думала. Нет, кто угодно, только не ее папа. Он никогда не стал бы таким, как этот человек, который держится за стену и смотрит на нее своими добрыми красными глазами. Только не ее папа — это Бленда знала так же хорошо, как свое имя.

Она вышла на улицу и быстро миновала сапожную мастерскую и молочную лавку. В следующем доме располагалась лавка бакалейщика, но Бленда не вошла туда, а так же быстро добралась до конца квартала, повернула налево, потом направо и снова налево, пока наконец не оказалась у другого бакалейного магазинчика.

Только весь ее поход оказался напрасен, потому что у дверей магазинчика она не увидела красного велосипеда с багажником. А значит, его там нет, значит, его куда-то отправили с поручением и неизвестно, когда он вернется. Зря она проделала весь этот путь, но раз уж она здесь, то можно и купить овсянку.

Продавец протянул ей сверток, Бленда расплатилась и собралась уходить. Но тут дверь открылась, и на пороге появился он, Аксель, в картузе, сдвинутом на затылок, улыбающийся во весь рот. Он ничего не сказал, но когда Бленда поравнялась с ним, прошептал:

— Подожди меня на улице. Я мигом.

Его велосипед стоял теперь на своем обычном месте. Бленда остановилась возле него, делая вид, будто пересчитывает сдачу. Как же долго его нет, неужели она должна стоять тут, как последняя дурочка? Бленда положила сдачу в кошелек и уже собралась уходить, когда Аксель наконец вышел на улицу и встал рядом с ней.

— Бленда, — сказал он. — Как я рад тебя видеть.

Бленда почувствовала, как загорелись ее щеки, наверное, она покраснела до корней волос. Не в силах ничего с собой поделать, она посмотрела на Акселя и улыбнулась.

— Ты что-то купила?

— Немного овсянки.

— Тебе далеко до дома.

Неужели он все понял? Что вместо того, чтобы купить крупу рядом с домом, она пришла сюда, только ради возможной встречи с ним. Теперь ее лицо горело от стыда. Бленда отвернулась.

— Хочешь, подвезу?

От удивления Бленда чуть не выронила из рук свою овсянку.

— На велосипеде?

— А что? Мне все равно в ту сторону. Мне надо отвезти мешок картошки. Ты можешь сесть на раму.

Может ли она? Хочет ли? Посмеет ли?

Посмеет.

Аксель погрузил мешок на багажник, а рядом положил ее пакетик с крупой. Потом закинул ногу через раму и сказал:

— Залезай!

Бленда осторожно устроилась на раме перед ним, свесив ноги на одну сторону. Положение было не очень устойчивое, но она не боялась.

— Ну, поехали! — сказал Аксель.

Как здорово было мчаться по улицам, чувствуя с обеих сторон руки Акселя! Ветер нежно ласкал лицо, и Бленде снова померещился запах весны. Ничего, что велосипед подпрыгивал на булыжниках и рама больно врезалась в ноги.

Когда они проезжали мимо прачечной. Бленда отвернулась, на случай, если мама вдруг выглянет в окно. По дороге туда Бленда шла другим путем. Мама наверняка стала бы задавать ей массу ненужных вопросов.

Единственный недостаток велосипедной прогулки был в том, что она закончилась слишком быстро. Уж слишком скоро они приехали! Аксель затормозил и отпустил левую руку.

— Ну вот фрекен и дома.

Бленда улыбнулась ему — ни капли не покраснев и не заботясь о том, что ее волосы наверняка совсем растрепались.

— Спасибо, что подвез.

— Не за что. Не забудь овсянку.

Бленда взяла свой пакетик и собралась уже было уходить, но Аксель остановил ее за руку.

— До встречи, — сказал он. — И, надеюсь, скорой, да?

Бленда кивнула.

Аксель встал на педали и помчался дальше. Отъехав метров на десять, он обернулся и помахал ей. Бленда помахала в ответ.

Когда он скрылся из виду, Бленда вдруг обнаружила, что рядом с ней стоит Эрик с коробкой в руках. Бленда не понимала, откуда он взялся. Давно ли он тут стоит? Видел ли он, как она приехала на велосипеде? Она очень надеялась, что нет, но судя по его выражению лица, он видел их вместе, ее и Акселя.

— Маме ни слова, — сказала Бленда. — Слышишь? И где ты пропадал, кстати говоря? Вечно ты где-то шляешься!

* * *

Тура стояла у прилавка в прачечной и складывала чистые рубашки. Ей не нужно было думать об этом — руки сами выполняли привычную работу: подгибали рукава, подворачивали подол и складывали рубашку вдвое, чтобы не торчали уголки. Она поправила воротничок и разгладила сложенную рубашку, прежде чем положить ее на стопку других чистых рубашек: голубых — на каждый день, и белых — нарядных. Зачем ему эти белые рубашки, когда он успевает их надевать? Разве что когда ездит в город.

Тура на мгновение замерла и перевела взгляд на свои руки. Они были красные и потрескавшиеся, что особенно бросалось в глаза на фоне белой ткани. Рабочие руки, какие бывают у человека, который день за днем стоит у бадьи с мыльной водой или развешивает белье на морозе. На левой руке поблескивало тонкое обручальное кольцо. Иногда Тура думала, что его надо снять. Ведь у нее нет мужа, вот уже скоро семь лет, как нет. Но в то же время она не разведена. И не вдова — во всяком случае не знает этого наверняка. Хотя лучше бы ей сказали, что Вальтера нет в живых. Тогда она могла бы оплакать его и потом попробовать жить дальше. Сейчас же получалось, что она связана, но все равно одна. Одна растит Эрика и Бленду, одна со своими страхами, с тревогой о том, хватит ли денег на жилье, одна стоит перед зеркалом и видит, как стареет день ото дня.

Поначалу Тура думала, что он напишет — пусть не сразу. Она думала, что он напишет, как только найдет работу, и что, наверное, письма из Америки идут долго. Но время шло, и Тура все сильнее беспокоилась, а потом начала наводить справки. Ей удалось узнать, что ее муж полгода назад сошел на берег на острове Эллис в Нью-Йорке. Куда он подевался потом, никто не знал, он просто-напросто бесследно пропал. Она не говорила этого детям, но про себя поняла: Вальтер оставил их ради новой жизни там, в Америке. Быть может, он даже завел себе новую семью, жену и детей.

Стараясь не думать об этом, Тура сложила в стопку последнюю рубашку и отмотала довольно большой кусок коричневой оберточной бумаги.

Она знала, что тот, кого она ждет, придет вовремя. Ровно через десять минут он откроет дверь, снимет фирменную фуражку и подойдет к ней, к прилавку, спросит, как она поживает, много ли у нее дел и довольна ли она своей работой в прачечной. Эти вопросы он задавал каждый раз.

Когда она заворачивала рубашки, бумага порвалась, аккуратная стопка покосилась, и одна рубашка упала на пол. Только бы не испачкалась! Тура подняла и внимательно осмотрела ее. Нет, вроде чистая. Вздохнув с облегчением, она положила рубашку обратно в стопку и оторвала новый кусок бумаги, на всякий случай сложив его вдвое. На этот раз вышло лучше. Тура сделала из веревки петлю и завязала прочный узел, чтобы сверток было удобнее нести.

Он приходил каждую третью неделю, чтобы сдать грязные рубашки и забрать чистые. И с каждым разом задерживался все дольше, все дольше стоял, опершись о край прилавка. Он задавал всевозможные вопросы, словно давно ни с кем не разговаривал. Наверное, так оно и было, ведь он жил один на своем острове.

Может, он искал человеческого общения просто от одиночества? Но нет, Тура чувствовала здесь что-то другое, что-то, имевшее отношение только к ней. Но он же не мог не заметить ее обручального кольца? Она всегда демонстративно опускала левую руку на прилавок, чтобы было видно кольцо.

Правда, сегодня утром она зачем-то надела блузку с кружевным воротником — раньше она никогда не надевала ее на работу. Ей было немного стыдно. Ведет себя, как молодая девчонка!

Тура взяла карандаш и красивым почерком подписала сверток: «К. Нурдстен». Это было лишнее, ведь она сама передаст ему рубашки, но так их отношения пока еще останутся деловыми.

Тура выглянула в окно и увидела, как по улице проехал молодой человек на велосипеде. На раме он вез девушку. Неужели это… нет, не может быть. Тура лишь мельком увидела полосатую рубашку и толстые, светлые косички. Мало ли, это может быть кто угодно.

Колокола на церкви пробили три.

Зазвенел дверной колокольчик, и на полу, в образовавшемся от открытой двери сквозняке, закружились песчинки. В дверях стоял он, смотритель маяка Карл Нурдстен, в темно-синем кителе с блестящими пуговицами.

Гётеборг, 5 мая 1917 года

Что-то должно случиться. Я не знаю, что именно, но я отчетливо чувствую это. Сегодня утром я видела, как мама, собираясь на работу, надела свою лучшую блузку с кружевным воротником. Самую нарядную — и все ради того, чтобы простоять целый день в жаркой прачечной! А ведь она всегда так аккуратно обращается и со своей, и с нашей одеждой, и всегда просит нас носить вещи бережно. А на днях, готовя ужин, она напевала — такого с ней еще никогда не бывало.

Тогда я подумала, что это как-то связано с тобой, папа. Что она получила письмо или какую другую весточку и потому радуется. Я весь вечер ждала, что она расскажет, но она молчала. А ведь узнай она что-то о тебе, она наверняка бы рассказала, правда? Ведь правда она бы сказала мне, даже если это были бы просто слухи? Как тебе кажется, папа?

А теперь еще эта блузка. Я забеспокоилась и предложила помочь ей в прачечной, на случай, если у нее много заказов. Но она сказала нет, спасибо, она справится сама, доставку на дом никто не заказывал. «Кто-то из клиентов придет за заказом?» — спросила я, и тут мама как-то странно на меня посмотрела и сказала, что, мол, да, кто-то придет за заказом.

Потом она, как обычно, пошла в прачечную, Эрик пошел в школу, а я осталась дома одна. Я вымыла посуду после завтрака, подмела, а потом вдруг решила убрать всю квартиру как следует. Я натерла полы в кухне и комнате, вымыла окна так, что они заблестели на солнце. Получилось очень красиво, а когда Эрик вернулся из школы, у меня уже был готов обед.

Мама вернулась домой поздно, но поскольку на дворе уже настоящая весна, то было еще светло. Я не открывала окон, чтобы мама заметила, какие они чистые. Но войдя в кухню, она скинула шаль и сказала: «Ну и жара! Почему вы не откроете окна?» И распахнула окно во двор, так ничего и не заметив.

Правда потом, когда Эрик лег спать, а мы с ней переодевались в комнате, она сделала глубокий вдох и сказала: «Как здесь свежо, пахнет мылом. Дружочек, неужто ты убрала всю квартиру?» А я сказала: «Да, я натерла полы и вымыла окна», а она погладила меня по щеке и сказала, что я умница, и что не знает, как бы она так долго продержалась без моей помощи.

«Продержалась» — что она имела в виду? Словно наша жизнь должна как-то измениться. Но может, я неверно расслышала.

Сейчас мама и Эрик спят, а я сижу за столом в кухне и пишу при свете огарка, потому что не смею тратить керосин в лампе. Небо за окном темно-синее, и я вижу, как одна за другой загораются звезды. Я вспоминаю, как мы с тобой смотрели на звездное небо. Как ты стоял со мной на руках у окна, показывал мне созвездия и говорил, что мои глаза светятся так же, как самая, яркая звезда на небе. Звездочка — так он меня называл.

Жаль что у меня нет твоего адреса в Америке, папа, тогда бы я писала тебе письма, которые ты бы действительно смог читать. А эти письма мне остается только хранить в шкатулке с ракушками на крышке, которую ты мне подарил, когда я была маленькая. Здесь они будут лежать, пока ты не вернешься, а когда вернешься, проч тешь их все.

Твоя Звездочка

Старая крепость на холме Скансберьет была ярко освещена солнцем, только глубокие бойницы лежали в тени. Трава на крепостном валу была зеленая и нежная, как мягкий ковер.