Девы-птицы. Часть I. Священные птицы.: rabota_psy — LiveJournal

В записи

kry_katrin о жар-птицах и снегурочках

, я увидела картину Васнецова “Сирин и Алконост” и мне стало интересно, что это за существа такие. Вот что я про них узнала:

Райская птица Алконост пребывает близ рая, хотя иногда появляется и на реке Евфрат. Когда же начинает петь, то себя уже не ощущает, а кто окажется поблизости, то от пения ее все в мире забывает, после чего «ум от него отходит и душа из тела выходит… Святых же она песнями утешает, многие блага им обещает».

Вот как описывается она в настенном лубке «Птица Алконост и птица Сирии»:

«Птица райская алконостъ:
Близ рая пребываетъ.
Некогда и на Ефрате реце бываетъ.
Егда же в’ пении гласъ испущаетъ
тогда и сама себе неощущаетъ.
А кто во близости ея будетъ,
той все в’ мире семъ позабудетъ.
Тогда умъ от него отходить и д(у)ша его ис тела исходит.
Таковыми песньми с(вя)тых оутешаетъ
и будущую им радость возвещаетъ.
И многая благая темъ сказуетъ
то и яве перстомъ оуказуетъ».

«История» Сирйна несколько иная. Обитает птица уже в самом «едемском раю». Глас ее в пении, говорится далее, зело красен, ибо возвещает будущие неземные радости. Временами спускается она и на землю. Однако, если то пение услышит живой человек, «таковой от жития может отлучиться».

Последнее свойство Сирйна, как, впрочем, и Алконоста, похоже, сильно озадачило русского человека, ценившего превыше всего силу, мужество, благородство и воспевавшего их в песнях, былинах, сказках. Образ Сирина народному художнику оказался чем-то ближе, поэтому именно его стал он исправлять по своему вкусу. Судя по одной из легенд, сделать это оказалось несложно: стоило лишь, как только птица спустится на землю и начнет петь, поднять шум да еще пострелять из пушки; Сирин замолчит и улетит в свое жилище.

Вот как раз лубки с подобными изображениями:

Красивая дева с распростертыми крыльями показана в момент, когда она только что опустилась на землю возле какого-то города и уселась на цветущий куст или яблоню. Похоже, она уже начала петь, так как одна поверженная жертва лежит на горке. Зато другие жители подняли шум, а один из них приготовился стрелять из пушки.

В результате получилось как бы два образа Сирина. Один, менее популярный, остался похитителем человеческих душ, другой же, как бы очищенный, стал символом радости, счастья.

И дальнейшая судьба их оказалась разной. Как заметил известный исследователь русского народного искусства В. М. Василенко, первый Сирин прижился в искусстве книгочеев-горожан. Именно его мы видели на лубке, он же, обычно в паре с Алконостом, изображен в белокаменной резьбе владимирских соборов или же украшает дверцы шкафчиков. Второй стал любимым героем крестьянского искусства.

Под рукой исполнителя Сирии становился то чарующе-опасным, то благожелательно-добрым. Сирии живет на море, от пения его засыпают мореплаватели и лишенный управления корабль разбивается о скалы…

В крестьянском же искусстве образ Сирина стал символом радости и счастья. Как бы перепархивая с предмета на предмет, он то окружен побегами резного убора дома, то порхает в завитках на берестяном туеске, то летит над седоком в санях, как бы охраняя путь. Исполненный одним росчерком пера, облик его, очень выразительный и живой, обращен прямо к зрителю, а сгустившиеся вокруг ярко-красные растения олицетворяют райский сад. Таким же радостным, благожелательным рисуется этот образ в песнях и сказках, где Сирии частый гость.

Так, в одном стихе — «Сорок калик с каликою» — рассказывается:

Прилетела птица райская,
Садилась на тот сырой дуб,
Пела она песни царские.
Кто в эту пору-времечко
Помоется росою с этой шелковой травы,
Тот здрав будет.

Наверно, поэтому в народном искусстве птица Сирии жила дольше многих других легендарных персонажей.

Происхождение легенды

Мир, окружающий русского человека в глубокой древности, был «населен» сказочно-фантастическими существами. Центральное место в нем занимали обожествленные силы природы: дождь, ветер, луна, звезды… А главным было солнце — источник тепла, света, всей видимой жизни. Тесно связанный с природой, крестьянин-земледелец мнил ее подобной себе — живой и одушевленной, поклонялся ей и даже деревья считал наделенными душой, человек от них только тем и отличался, что был «деревом ходячим».

Вместе с силами природы в жизни человека участвовали еще невиданные существа, с которыми знакомят нас средневековые легенды. Неистощимым источником их служили книги тех времен: Бестиарии, Травники, Хронографы, в которых реальное событие свободно соединялось с вымыслом, а содержание казалось тем интереснее, чем больше в нем было чудесного.

Особой любовью на Руси пользовалась «Александрия» — история походов Александра Македонского, в вольном пересказе повествовавшая о сказочной стране Индии, невероятных чудесах. Из этой книги явились такие мифические существа, как единорог, который имел на лбу рог, обладавший таинственной силой, или же сирены — «рыбы морские, имеющие от головы до чрева образ человечий, а ниже — рыбий». Оттуда же пришли Сирии и Алконост.

Образ крылатых дев оказался понятным, близким жителю Древней Руси, ведь, по его понятиям, звери, птицы, растения мало чем отличались от человека и могли друг в друга превращаться. Да и сам человек свободно мог стать зверем, птицей, растением. Потому-то попали в число любимых героев народного творчества Сирена — полурыба-получеловек, Китоврас — сросшийся с конем всадник и крылатые девы.

Как пишет академик Б. А. Рыбаков, образ птицы-девы был распространен задолго до Гомера: в крито-микенской культуре найдены статуэтки крылатых женщин. Античных Сиринов он связывает с богиней плодородия Деметрой, которую у славян сменила Мокошь. Близки им и наши персонажи: исследователь предполагает, что они олицетворяли водную стихию, «помогая» орошению земли и прорастанию семян. По представлениям наших предков крылатые девы еще излечивали от болезней, предсказывали судьбу, а главное — приносили людям счастье.

Алконост и сирин – греки по происхождению, и с каждой из этих птиц связаны идущие от Древней Греции мифологические сказания, расцвеченные в Средние века различными фантастическими подробностями.

Алконост

Алконост (или алконос) имел и другое название – алкион. В словарях русского языка мы находим такие толкования этих слов: «Алконостъ (алконосъ) — то же, что алкионъ»; «Алкионъ. Морская птица (зимородок)»; «Алконостъ. Морская птица».

В.И. Даль в своём словаре разделяет значения двух этих слов:

Вот как толкуется у него слово алкион: «Алкион, алкид, птичка Alcyon, alcedo, лединник, иванок, зимородок, мартынок».

Об алконосте В.И. Даль пишет следующее: «Алконост. Сказочная райская птица с человеческим лицом, изображавшаяся на наших лубочных картинах».

Во всех этих толкованиях, как мы видим, во-первых, отсутствует указание на связь птицы алкион (или алконост) с древнегреческой мифологией и, во-вторых, не даётся объяснение связи этих двух слов (они или просто приравниваются друг к другу, или считаются разными словами).

Начнём с ответа на второй вопрос. Как полагает специалист в древнерусских названиях животных О.В. Белова, первоначальной, вероятно, следует признать форму алкион (от греч. alkion). Название алкуонестъ в «Шестоднева» Иоанна списке XIII в. первой славянской энциклопедии Экзарха Болгарского представляет собой искажённое алкуонъ естъ.

Впоследствии эта форма укоренилась в виде аконостъ, алконосъ, хотя наряду с новой формой, правда очень редко, употреблялась и исходная «алкионъ». О.В. Белова резюмирует: «Так, в результате – форма неправильного прочтения текста и дальнейшего закрепления погрешности на письме, баснословная птица получает собственное имя и становится Алконостом».

Название же птички алкион (зимородок) восходит к древнегреческому мифу об Алкионе (или Гальционе), дочери бога ветров Эола, жене фессалийского царя Кеика, сына бога утренней звезды Эосфора.

Как рассказывает Овидий в «Метаморфозах», Кеик трагически погиб в бушующем море. Алкиона ждала Кеика на вершине утёса. Когда же к утесу прибило волной тело её погибшего мужа, Алкиона бросилась с вершины утеса в волны бушующего моря. И произошло чудо: боги превратили Алкиону в морскую птицу-зимородка. Затем Алкиона-зимородок оживила погибшего мужа. Боги и Кеика превратили в птицу, и они снова стали неразлучными.

В древнехристианских памятниках сказание об Алкионе встречается в «Шестодневах», представлявших собой, как уже упоминалось, энциклопедии того времени (название напоминает о шести днях творения мира). На Руси о латинском алкионе-алконосте узнали, вероятнее всего, из «Шестоднева» Иоанна Экзарха Болгарского.

Сказание об Алкионе-алконосте постепенно претерпевало различного рода изменения и дополнения. В «Шестодневе» Иоанна Экзарха Болгарского говорится просто о том, что алкион строит гнездо на берегу моря и выводит птенцов зимой. В дальнейшем это сказание дополнилось сообщением о том, что алкион-алконост откладывает яйца не на берегу, а в глубину моря. В более поздних сборниках алконосту приписывается свойство струфокамила (страуса), который не отводит взгляда от яиц в гнезде, пока птенцы не вылупятся. Говорится также, что если яйцо алкиона «праздно» (т.е. не имеет внутри зародыша птенца), то оно всплывает на поверхность; оно не портится и его вешают под паникадилом в церкви.

Алкионъ-алконостъ в этой, первой своей ипостаси зимородка изображался как обычная птица, иногда больших размеров, часто откладывающая в глубину моря яйца. Таков он, например, в лицевом списке XVIII в. «Собрание о неких собствах естества животных» Дамаскина Студита.

Алконостъ во второй своей ипостаси – это не зимородок, а мифическая райская птица.

Во второй своей ипостаси алконостъ практически не имел орфографических вариантов, не сильно различались и его изображения: на лубках XVII–XVIII вв. его изображают в виде птицы с девичьим лицом, короной на голове, иногда с руками. Лубочное изображение алконоста уже мало чем отличается (конечно, кроме техники и мастерства изображения) от Алконоста на известной картине В.М. Васнецова «Песни радости и печали».

Так в русской культуре гречанка Алкиона прошла ещё более удивительную, чем в «Метаморфозах» Овидия, цепь превращений: девушка – птичка-зимородок – фантастическая морская птица алкион-алконост – прекрасная райская птица Алконост.

Сирин

Не менее интересной, чем у Алконоста, была и многовековая история ставшего в конце концов его непременным спутником Сирина, ведущего происхождение от греческих сирен. В древнегреческой мифологии сирены – это демонические полуженщины-полуптицы, а точнее птицы с женскими головами.

Существует множество мифов о происхождении сирен:

По одной версии они были дочерьми речного бога Ахелоя и музы Терпсихоры или Мельпомены. По другой дочерьми стража всех морских чудовищ Форкиса и музы Терпсихоры или Стеропы, дочери Портаона. В полуптиц-полуженщин сирен, по преданию, превратила Афродита, разгневанная тем, что сирены из гордости не позволяли лишить себя девственности ни людям, ни богам.

Другой миф сообщает, что в женщин с птичьими туловищами сирены были превращены музами за то, что они, обладая прекрасными голосами, вызвали муз на состязание в пении.

Есть и иная версия их превращения. Сирены первоначально были нимфами из окружения юной богини Персефоны. Когда её похитил властелин загробного мира Аид, разгневанная мать Персефоны богиня плодородия Деметра придала сиренам их полуптичий облик. В другом варианте этого мифа они сами захотели превратиться в птиц, чтобы отыскать Персефону. Когда же люди отказались им помочь, сирены поселились на пустынном острове, чтобы мстить роду человеческому. С тех пор они стали заманивать своим сладкоголосым пением мореходов и на берегу убивали их, высасывая из них кровь. Скалы острова сирен были усеяны костями и высохшей кожей их жертв.

Интересное превращение претерпевают сирены в классической античности, утрачивая свой дикий хтонический характер. В труде Платона «Государство» они оказываются в свите богини неизбежности Ананке, матери Мойр. Сирены сидят на каждой из восьми сфер мирового веретена, зажатого между колен Ананке, создавая своим пением гармонию космоса.

Мифическая птица, имеющая человеческое лицо и пленяющая людей сладким пением, хорошо была известна на Руси и называлась сиринъ. Вот что об этом пишет один из древнерусских Азбуковников:

«Сиринъ есть птица от главы до пояса состав и образ человечъ, от пояса же птица; неции ж лжут о сей, глаголюще зело сладкопесниве быти ей, яко, кому послушающу гласа ея, забывати все житие се и отходити в пустыню по ней и в горах заблуждьшу умирати».

В древнерусских памятниках встречается описание как бы «перевернутых» классических сирен с птичьим верхом и человеческим низом, в действиях своих вполне классическим сиренам подобных: «…на острове сидят и мимо их пловущих пресладким пением своимъ к себе привлачают, привлекши же увы до смерти держат. А видением жены от пояса до верху обличие лица струсова имут, струе бо птица и пером красна, как и тии имеют, а от полу к ногам женский стан».

Упоминают некоторые древнерусские памятники и неких сиринов, которые до чресел имеют человеческий образ, а ниже – гусиный. О.В. Белова отмечает сравнение этих сиринов с бесами, которое восходит, очевидно, к древнееврейскому оригиналу, где se’irim значит “‘зооморфные демоны, обитающие в пустынных местах”. Вероятно, именно такие сирины изображались в виде антропоморфных существ с покрытой головой и змеиным хвостом или с передними конечностями в виде перепончатых лап и с острым, похожим на гусиный, хвостом.

На протяжении столетии птица-дева стала постоянным персонажем русского фольклора. Ее встретишь на резных камнях владимирских соборов, ювелирных изделиях Киевской Руси, миниатюрах церковных книг, даже… на иконах.

Вместе с тем судьба Сирина и Алконоста оказалась разной. Алконост встречается сравнительно редко, причем обычно в паре с Сирином, последний же стал самым частым гостем в декоративно-прикладном искусстве. Особенно полюбился он деревенскому художнику. Чем это объяснить?

Жизнь и благополучие земледельца зависели от природы — согреет ли землю солнышко, да не грянет ли мороз, не налетит ли нежданный ветер, чтобы погубить брошенное в землю зерно… Поэтому с принятием Русью христианства прежнее почитание природы не исчезло, а соединилось с новой религией.

Интересно, например, что христианские святые, дни памяти которых совпадали с важными сроками сельских работ или приметами погоды, как бы слились с этими датами и зваться стали соответственно: Герасим (17 марта) Грачевником, Конон Градарь — Грядарем или Огородником (с 18 марта начинали готовить грядки под овощи), на святого Пуда (28 апреля) выставляли пчел «из-под спуда» и т. д.

Не мог пахарь отказаться от любовного почитания Солнца, матери-сырой земли, воды, устраивая даже в честь их празднества. Соответственно и церковь, поелику возможно, вбирала в себя некоторые привычные представления крестьянина. Скажем, новый для Руси праздник Троицы соединился с привычным поклонением растениям: в этот день «сама земля — именинница».

Нечто подобное произошло, вероятно, и с образами крылатых дев, названных «райскими птицами». Как бы то ни было, самое раннее изображение Алконоста находим среди миниатюр Юрьевского Евангелия XII века. Правда, облик его значительно отличается от привычного: перед нами суровый старец, повернувшийся от зрителя в сторону.

Слева: Алконост, заставка Юрьевского евангелия. 1120—1128 годы. Справа: Сирин, изображение на глиняном блюде из города Корсуни. IX—X века.

Может быть, уже в те времена отношение к Алконосту было иным, нежели к Сирину?

X-XIX вв

Почему на столь значимых, дорогих предметах чаще всего можно было увидеть именно птиц-дев — Сирина и Алконоста? Ответ на этот вопрос дают древние языческие верования славян, когда люди поклонялись Природе и ее стихиям: молились солнцу, дождю, ветру, почитали огонь, наделяли защитными свойствами растения, животных и птиц. Среди птиц особым почитанием пользовались Птица-Солнце — сильная птица с распростертыми крыльями и отходящими от нее во все стороны лучами, и Уточка — древнеславянский символ очистительной силы Воды. Считалось, например, что Птица-Солнце и Уточка, соединенные на двух сторонах одного колта, могут защитить женщину от бед. Одновременное сочетание этих двух птиц присутствует и в изображении солнечного бога Хорса.

С 988 года новой религией княжеской власти на Руси стало христианство, которое насильно насаждалось среди славян-язычников. Первым шагом к этому было уничтожение языческих богов и запрещение магических изображений на предметах быта и одежде. По приказу князя Владимира при стечении всего народа в Киеве были разрушены все святилища, а Перун и Велес сброшены с крутого берега в Днепр. Та же судьба постигла каменного Перуна на реке Збруч, который в конце прошлого века был найден в осыпях обрывистого берега, а теперь хранится в залах музея в Кракове как редкий и ценнейший памятник старины.

Взамен уничтоженных культовых символов христианская церковь обещала народу покровительство нового бога и святых, которые в то время еще были чужды славянам. Но разве можно беспрекословно принять и полюбить «мачеху», когда на твоих глазах под «ее именем и знаменами» произведен такой акт вандализма над твоей «родной матерью»?! Конечно же, нет.

Христианская церковь, проявив вероломство и насилие, встретила в ответ сопротивление русичей-язычников и вынуждена была пойти на многие уступки. Церковный календарь был составлен таким образом, что важнейшие христианские праздники по времени совпадали с языческими. Наиболее почитаемыми стали те святые, которые приняли на себя черты языческих божеств. Например, образ великой богини Матери-Земли воплотился в образе Богоматери или Богородицы, Георгий-Победоносец стал олицетворением солнечного бога Хорса и Дажьбога, Илья-пророк соответствовал богу грома и молний Перуну, покровитель скота Власий стал преемником языческого Велеса.

Точно так же обстояло дело и с магическими знаками в виде птиц на одежде, предметах быта и украшениях. Образ птицы, начиная с глубокой древности, был настолько привычным талисманом и распространенным персонажем славян, что уничтожая эту защитную символику, христианская церковь вынуждена была дать людям новых покровителей в привычном облике. Сирин и Алконост заменили Птицу-Солнце и Уточку, при этом мифические птицы-девы стали изображаться с нимбом или сиянием над головой — признаком святости в христианской религии.

Постепенно образ птицы Сирин под влиянием христианских и языческих верований стали считать в народе райским, т.е. божественным, и наделять необыкновенными качествами: яркостью, сиянием, неземной красотой, чудным пением и добротой.

Сирины, изображение на колте из раскопок в Киеве. Золото, эмали. XI—XII века.

Изображение Сирина в русском искусстве получило широкое распространение, оно довольно часто встречается на поверхности различных изделий XIV-XVII веков. Алконост попадается гораздо реже.

Наиболее распространенной композицией древнеславянского языческого искусства, связанного с изображением этих двух птиц, является расположение их по двум сторонам одного и того же дерева, ветки или листа. Согласно утверждениям исследователей, это идет от первых легенд о возникновении мира. В одной из них говорится, что среди бескрайних водных просторов, которые были началом всех начал, стояло высокое могучее дерево — скорее всего, это знакомое многим выражение — «на Море-океане, на острове Буяне, стоит Дуб». От двух птиц, свивших на том Дубе гнездо, началась новая жизнь на земле. Древо жизни стало символом всего живого, а охраняющие его две птицы — символом добра, продолжения рода и семейного счастья. Все изображение в целом означало жизнь и благополучие.

В XVII–XVIII вв. к числу райских птиц вместе с Алконостом был причислен и Сирин. Пение его служило обозначением божественного слова, входящего в человеческую душу, а на лубках он изображался очень похожим на Алконоста, только Сирин не имел рук, а вокруг его головы часто можно видеть нимб вместо короны.

До начала XX столетия обе птицы-девы часто встречались и на народных лубочных картинках, продававшихся на базарах и ярмарках, на предметах крестьянского обихода, в деревянной резьбе, на расписных прялках и посуде, в рисунках на домотканом холсте, в народной вышивке и кружеве.

В настоящее время все это в основном хранится в музеях, но до сих пор в российской деревенской глубинке можно увидеть дома, украшенные резными досками, где среди завивающихся побегов и листьев можно встретить загадочных райских птиц — Сирина и Алконоста.

XIX-XX вв

Интересную трансформацию представление о пении Сирина как о входящем в душу человека Божьем слове претерпело в творчестве Н.А. Клюева, который писал:

Я – древо, а сердце – дупло,
Где сирина-птицы зимовье.
Поёт он – и сени светло,
Умолкнет – заплачется кровью.

Сирин-птица у Клюева – это его муза, а песнь его – это стихи, исходящие из души поэта и входящие в души слушающих. Поэт становится как бы ретранслятором передаваемого Создателем через Сирина адресованного людям божественного слова.

Райские птицы Сирин и Алконост стали персонажами известной картины В.М. Васнецова «Песни радости и печали», вдохновившей юного Александра Блока на раннее его стихотворение «Сирин и Алконост. Птицы радости и печали», 25 февраля 1899 г.

Сирин и у Васнецова, и у Блока становится символом радости, нездешнего счастья. Вот как описывает эту райскую птицу молодой поэт:

Густых кудрей откинув волны,
Закинув голову назад,
Бросает Сирин счастья полный,
Блаженств нездешних полный взгляд.

Алконост же, напротив, предстаёт символом неизбывной печали, средоточием власти темных сил:

Другая – вся печалью мощной
Истощена, изнурена…
Тоской вседневной и всенощной
Вся грудь высокая полна…
Напев звучит глубоким стоном,
В груди рыданье залегло,
И над её ветвистым троном
Нависло чёрное крыло.

Надо сказать, что ни радостный, счастливый Сирин, ни тем более истощённый печалью Алконост не находят соответствий в истории связанных с этими птицами преданий.

Греческие сирены-полуптицы, средневековые сирены-русалки или таинственные сирины-полуутки никогда ни с чем радостным не ассоциировались. Наоборот, как мы помним, связаны с ними трагические мотивы гибели слушающих их чарующие песни или встречающих их на своём пути в пустынных местах. Алкиона-алкион-алконост имела, конечно, веский повод для глубочайшей печали, когда погиб её муж Кеик. Но боги сотворили чудо, спасли их, обратив, правда, в птиц, но не оставив своей заботой и в птичьем виде. Не случайно алконост в «Шестодневах», «Физиологах» и «Бестиариях» – символ заботы Бога даже о самом малом творении своём.

На лубках XVII–XVIII вв. птицы Сирин и Алконост изображались обе жизнерадостными, приближёнными к Богу в его райской обители и тоже вряд ли могли рассматриваться как символы радости и печали.

Дуализм и Васнецова, и Блока – это, конечно, уже явления Нового времени, приметы грозовых зарниц истории, озарявших горизонт грядущего страшного XX в. Художник и поэт на рубеже веков сотворили свой новый миф, отражавший новое понимание сути мира человеком уходящего золотого века русской культуры.

Птица Алконост как птица грусти и печали встречается и в творчестве Н.А. Клюева, которому древнерусская мифология вообще была особенно близка. Вот в каком переосмысленном, если можно так выразиться «русифицированном» виде предстает миф об Алконосте у Клюева в поэме «Погорелыцина»:

Резчик Олёха – лесное чудо,
Глаза – два гуся, надгубье рудо,
Повысек птицу с лицом девичьим,
Уста закляты потайным кличем.
Заполовели и древа щеки,
И голос хлябкий, как плеск осоки,
Резчик учуял: «Я – Алконост,
Из глаз гусиных напьются слёз!

И здесь Алконост, рождённый под резцом русского Пигмалиона Олёхи, сулит многие печали роду человеческому.

Новое толкование у слова алконост появляется и в различного рода справочных изданиях. Так, энциклопедический справочник «Персонажи славянской мифологии» называет алконоста «птицей грусти и печали».

Но течением времени различия между райскими птицами были забыты, и они слились в один образ Сказочной Птицы, в котором, как в символе прекрасного, русский человек видел свою собственную мечту о доброте, красоте и счастье.

Купола
(Высоцкий, Владимир)

Как засмотрится мне нынче, как задышится?
Воздух крут перед грозой, крут да вязок.
Что споется мне сегодня, что услышится?
Птицы вещие поют – да все из сказок.

Птица Сирин мне радостно скалится –
Веселит, зазывает из гнезд,
А напротив – тоскует-печалится,
Травит душу чудной Алконост.

Словно семь заветных струн
Зазвенели в свой черед –
Это птица Гамаюн
Надежду подает!

В синем небе, колокольнями проколотом,-
Медный колокол, медный колокол –
То ль возрадовался, то ли осерчал…
Купола в России кроют чистым золотом –
Чтобы чаще Господь замечал.

Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною –
Перед солоно – да горько-кисло-сладкою,
Голубою, родниковою, ржаною.

Грязью чавкая жирной да ржавою,
Вязнут лошади по стремена,
Но влекут меня сонной державою,
Что раскисла, опухла от сна.

Словно семь богатых лун
На пути моем встает –
То птица Гамаюн
Надежду подает!

Душу, сбитую утратами да тратами,
Душу, стертую перекатами,-
Если до крови лоскут истончал,-
Залатаю золотыми я заплатами –
Чтобы чаще Господь замечал!

1975

Сирин, Алконост, Гамаюн
(Гребенщиков, Борис “Русский альбом, 1991”)

В жилищных конторах лесной полумрак;
На крышах домов фонари с египетской тьмой:
Тронулся лед – так часто бывает весной:
Живущим на льдинах никто не сказал,
Что может быть так…

Откуда нам знать, что такое волна?
Полуденный фавн, трепет русалок во тьме…
Наступает ночь – начнем подготовку к зиме;
И может быть, следующим, кто постучит
К нам в дверь,
Будет война…

Я возьму на себя зеркала,
Кто-то другой – хмель и трепетный вьюн…
Все уже здесь: Сирин, Алконост, Гамаюн;
Как мы условились, я буду ждать по ту
Сторону стекла.

1991

Птица счастья
Н.Н. Добронравов

Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня.
Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня.
Сколько в звёздном небе серебра,
Завтра будет лучше, чем вчера.
Лучше, чем вчера, лучше, чем вчера,
Завтра будет лучше, чем вчера.

Где-то гитара звенит,
Надёжное сердце любовь сохранит.
Сердце любовь сохранит,
А птица удачи опять улетит.

Будет утро завтрашнего дня,
Кто-то станет первым, а не я.
Кто-то, а не я, кто-то, а не я,
Сложит песню завтрашнего дня.
Нет на свете танца без огня,
Есть надежда в сердце у меня,
Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня.

Синяя птица
А.Макаревич

Мы в такие шагали дали,
Что не очень-то и дойдёшь.
Мы в засаде годами ждали,
Не взирая на снег и дождь.
Мы в воде ледяной не плачем
И в огне почти не горим,
Мы охотники за удачей,
Птицей цвета ультрамарин.
Говорят, что за эти годы
Синей птицы пропал и след,
Что в анналах родной природы
Этой твари в помине нет.
Говорят, что в дальние страны
Подалась она навсегда.
Только я заявляю прямо:
Это — полная ерунда.
Синей птицы не стало меньше,
Просто, в свете последних дней,
Слишком много мужчин и женщин
Стали сдуру гонять за ней.
И пришлось ей стать осторожной,
Чтоб свободу свою спасти,
И вот теперь почти невозможно
Повстречать ее на пути.
Стала пуганой птица удачи
И не верит чужим рукам.
Да и как же ей быть иначе? —
Браконьеры и тут и там.
Подкрадёшься — она обманет,
И вот уже навсегда ушла,
И только небо тебя поманит
Синим взмахом ее крыла.