Принял монашеский постриг

Происхождение чинопоследования пострижения в рясофор

Камилавка – войлочная шапка, составлявшая принадлежность новоначальных монахов и отличавшая их от малосхимников и великосхимников, голову которых покрывал куколь. Ученый Гоар видит указание на камилавку в житии блж. Аврамия и его племянницы Марии, составленном прп. Ефремом Сирином27.

Вышеприведенное чинопоследование совершенно сходно с началом современного “Последования на одеяние рясы и камилавки”28.

Совершенно другой состав и расположение молитв имеет чин в рукописных Евхологионах XII в. Оригинальность этого чина побуждает нас изложить его подробно.

Чинопоследование заканчивается лобзанием новопостриженного монастырской братией и обычным после этого отпустом.

Напротив, второй чин последования пострижения в рясофор практиковался в Церкви в такой именно форме, какую представляет Евхологий, принадлежащий А. А. Дмитриевскому. Важность этого памятника очевидна, так как среди литургических памятников до XV в. нет ни одного, который содержал бы последование чина, подобного приведенному в этом Евхологии.

Современная форма чина на рясоношение впервые встречается в рукописных Требниках XIV в., где в “Последовании на облачение в рясу новоначального” помещены молитвы, которые приводятся в современном Требнике: “Благодарим Тя, Господи Боже наш” и молитва главопреклонения: “Во иго Твое спасительное”. После этой молитвы иерей постригает новоначального и облачает его в рясу и камилавку, “причем, ничего не говоря из прошений ектении”34.

В рукописях XV в. этот чин называется “благословением носить рясу”. Желающий принять рясофор приходит к игумену с троекратным поклоном, просит у него разрешения на совершение чинопоследования.

Когда игумен даст разрешение, то по обычном благословении иерея начинается чинопоследование. После 50-го псалма поются тропари, гл. 1: “Объятия Отча”; “Яко впадший в разбойники и израненый”; “Слава, и ныне”; Богородичен “Село пространное непостижимаго”.

Происхождение чинопоследования пострижения в малую схиму

Состав молитв, входящих в чинопоследование XII в., не отличался сложностью. Чин предлагал только две молитвы из тех, которые читаются в современном чине перед пострижением волос и облачением. Очевидно этот дошедший до нас чин не воспроизводит во всей полноте древнего последования на облачение малой схимы, а представляет лишь его сокращенный вариант. Это становится особенно заметным, если сопоставить его с описанием чина монашеского пострижения в сочинении св. Дионисия Ареопагита “О церковной иерархии”41, так как в него не включены те вопросы и молитвословия, которые предлагаются иереем перед оглашением, и нет даже самого оглашения.

В литургических памятниках XIII в. встречается более обширное последование на “облачение в мантию”. Поскольку чин из источников XIII в. близок к чину, представленному в рукописях XIV в., мы сопоставили их, отмечая различия между ними.

В источниках XIII в. время приведения желающего принять иноческий образ указывается весьма неопределенно: “после начала Божественной литургии”. Постригаемый вводится экклесиархом как лицом, которое берет на себя руководство его монашеской жизнью. “При пении “блаженных”, – говорится далее, – братия возжигает розданные ей свечи, чтобы присутствовать при совершении пострига нового собрата. Обычным порядком совершается малый вход, а затем поют тропарь “Объятия Отча”, во время которого желающий облачиться в монашеские одежды подходит вместе с экклесиархом к ступенькам перед Престолом, на которых стоит священник во время совершения богослужения, падает ниц перед ним и остается в таком положении до окончания пения тропаря”42. В литургических памятниках XIII в. указывается также порядок пострижения в монашество и в том случае, когда постригаются лица, имеющие священный сан пресвитера или диакона. Если по принятии иноческого образа эти лица желают оставить за собой прежние иерархические права, то они входят в самый алтарь и припадают к Престолу, в противном случае они действуют, как обычные монахи без священнического сана.

Так как принятие в монастырь зависело, главным образом, от согласия игумена, то и пострижение, естественно, совершалось при его участии. Так было в древности, и так это сохранилось и до наших дней.

Обычно за молитвами следует пострижение: иерей полагает ножницы на антиминс, а по чину, указанному в Евхологиях XIIИ в., – на Евангелие47. Постригаемый подходит ближе к месту пострижения и начинает творить поклоны, как бы пред Лицем Самого Господа, Который невидимо присутствует. Иерей еще раз предлагает постригаемому серьезно обдумать и испытать свое решение – вступить на невозвратный путь иноческой жизни: “Никто тебя не принуждает придти к этому ангелоподобному житию”48.

После этого иерей, убедившись в решимости и готовности брата начать монашескую жизнь и исполнять подвиги послушания, просит его подать ножницы, лежащие на Евангелии, и когда брат протягивает руку, чтобы взять их, иерей обращает его внимание на внутреннюю и таинственную сторону пострига: “Виждь, от руки Христовой приемлеши их”; “Виждь к Кому приходиши и Кому обещаешися”. “Благословен Бог, хотяй всем человеком спастися”, – восклицает иерей, приемля ножницы. Пострижение совершалось крестообразно с произнесением слов: “Во имя Отца и Сына и Святаго Духа” и при пении “Господи, помилуй”49. После этого постриженный облачается в мантию (паллиум).

В древнейших последованиях пострижения в малую схиму – XIII в. – указывается, что игумен вручает новопостриженному возжженную свечу и прибавляет, как бы для всех присутствующих, что “брат наш (имя рек) принял обручение ангельской схимы во имя Отца и Сына и Святаго Духа”50. На призыв иерея помолиться о новопостриженном, народ отвечает троекратным “Господи, помилуй”. Обряд пострижения заканчивается лобзанием; принявший “обручение схимы” обходит всех братий, кланяется всем, начиная от игумена и до последнего послушника, и лобызается с ними. По окончании лобзания все, кроме новопостриженного, гасят свечи, а он держит свою зажженной до конца литургии.

Особенность этих чинов заключается и в том, что, согласно источникам, пострижение брата в XI в. совершалось по окончании всего чина, после лобзания, и происходило в нарфике (притворе) при чтении “Блажени непорочнии”51.

В рукописях XIII в. встречаются такие замечания: новопостриженный монах после лобзания, покрыв главу, стоит со своим восприемником – экклесиархом – возле игумена; если нет препятствий со стороны совести, он в тот же день приобщается Святых Таин; новопостриженный после пострига прислуживает в трапезе братиям в продолжение семи дней, которые служат временем его духовно-нравственного становления.

Вместе с тем, и эти чинопоследования малой схимы, хотя и представлены в более распространенной форме, не воспроизводят полностью ее древней формы. В них опущены молитвы, входящие в состав как малой, так и великой схимы, из которых первая – “Всещедрый убо Бог и Милостивый” – совершается в начале чинопоследования (после оглашения), а вторая – “Господи Боже наш, введи раба Твоего” – читается в конце его.

Прямым доказательством тому служит Типик XIV в., в котором последование пострижения дается в полной форме, весьма близкой к современному.

“После начала Литургии, – говорится в последовании, – желающий постричься стоит в рясе и верхней одежде () с непокрытою головою пред св. вратами, молясь Богу об оставлении грехов. При пении антифонов на Божественной литургии, экклесиарх раздает монахам свечи; по входе поется кондак дня, затем экклесиарх с другим братом подходят к желающему принять схиму и вводят его в храм, держа его с обеих сторон. Затем при пении тропаря “Объятия Отча” принимающий монашество стоит во Святых Вратах и кланяется игумену и братии. “Что пришел еси?..”53 и далее указывается весь порядок современного чина со всеми входящими в него обрядами и молитвами. Относительно одежд замечено, что прежде надевают камилавку, затем рясу, паллий (pallium лат.) и, наконец, мантию.

После пострижения в монашество за трапезой дается каждому брату вино в серебряном потире во спасение и оставление грехов новопостриженного59.

В чинах, приспособленных самостоятельному, независимому от литургии совершению, после ектении, следующей за лобзанием, совершался отпуст.

Облачение монаха, как говорит святой Симеон Фессалоникийский, должно постоянно напоминать ему, что он уже не принадлежит к этой (земной) жизни, что он умер для нас и стал человеком нетленным и небесным. Все черное обозначает скорбь и умерщвление плоти, и мрак греховный; власяные или кожаные одежды знаменуют собой тоже умерщвление, нижние одежды – благодать Божию; верхние – Божественный покров60. Первая иноческая одежда есть власяница, или шерстяная рубашка, которая прикрывает все тело. Она соответствует той, которая в древности называлась хитоном и служила верхней одеждой. Духовный смысл власяницы, как показывает ее простота, заключается в том, чтобы напоминать иноку данный им обет вольной нищеты.

Надеваемый на монаха параман со крестом напоминает о подвиге великих подвижников христианства – о ношении вериг, о том, что он взял на себя благое иго заповедей Христовых и должен заботиться об обуздании и умерщвлении всех похотей своей плоти.

Третья иноческая одежда – ряса. В древности она, вероятно, была то же, что и хитон. В настоящем виде появилась в позднейшее время. Свое название эта одежда получила от греческого слова , что означает “растерзывать”, “сморщивать”, потому что ряса по своей форме кажется как бы сморщенной. В духовном смысле она означает одежду радования или веселия.

Иноки Пахомиева монастыря всегда носили ременный пояс61. Духовное значение препоясания – целомудрие и чистота, как указывает святой апостол Павел: “Станьте убо препоясаны чресла ваши истиною” (). Препоясать себя истиной – значит лишить себя произвола действовать вопреки истине.

Верхнее монашеское одеяние есть паллий (от латинского слова pallium), или мантия. Эта одежда соответствует милоти – одежде из звериной шкуры, которой покрывали себя в древности пустынники в подражание Иоанну Крестителю, носившему одежду из верблюжьей шерсти.

На голову монаха по его пострижении надевают камилавку, или клобук (), что означает покрывало. В древности это покрывало было известно под названием наглавника. По свидетельству Кассиана, египетские монахи носили такие наглавники и днем и ночью62.

Духовное значение клобука – непорочность и хранение чувств, смиренномудрие.

Тавеннитские монахи в жару и в холод носили полусапоги или сандалии63 – куски толстой кожи, вырезанные по форме ступни и привязываемые к ней тонкими ремешками. Они теперь даются иноку. Духовное значение их – шествие Божественным путем и наступление на всю силу вражию.

В заключение иноку вручается шерстяная вервица или четки64 для совершения молитвенного подвига. После всего этого ему дают свечу и крест, чтобы он сиял добродетельным житием и делами благочестия. На всех монашеских одеждах есть крестное знамение, потому что вся жизнь монаха есть один крестный подвиг, и он следует за Распятым и подобно Ему носит крест65.

Происхождение чинопоследования пострижения в великую схиму

Великая схима есть совершеннейшая монашеская жизнь. Великосхимник – это подвижник, олицетворяющий идеал монашества: для него доступны высшие ступени духовных подвигов и совершенства. Поэтому он находится “в предстоянии монашеского чина”. Если малая схима считается у монахов “обручением великой”, то великая схима есть именно такое состояние, в котором осуществляются духовные монашеские идеалы, то состояние, к которому собственно и направляется вся подвижническая жизнь монаха.

Поскольку таких подвижников история указывает нам с самого начала образования института монашества, то можно было бы думать, что чинопоследование благословения на высокое подвижничество должно быть столь же древним. Но на самом деле этого не видно, и мы находим свидетельства о “Чине пострижения в великую схиму” только начиная с XI в. Это объясняется тем, что хотя все три степени совершенства монашеской жизни известны с первых веков истории монашества, но внешне различие между малосхимниками и великосхимниками определилось со времени прп. Феодора Студита (826 г.). Разделение монахов на великосхимников и малосхимников вызвало горячий протест со стороны прп. Феодора Студита. “Не давай, – обращается он к своему ученику, игумену Николаю, – малой, как говорят, схимы, а потом через несколько времени другой, как бы великой, ибо схима одна, подобно Крещению, как употребляли ее св. отцы”66.

Можно допустить, что в древности церковное благословение преподавалось вступающему на совершеннейший путь жизни особенно, когда он оставлял для этой цели киновию и удалялся в пустыню, что можно было делать только с ведома и разрешения игумена монастыря и его благословения. Вот это благословение игумена и послужило, по-видимому, первоначальным основанием к возникновению чина пострижения в великую схиму. В общецерковную практику этот чин вошел только в начале IX в. Сравнительно позднее его происхождение доказывается сходством его общего порядка и большинства обрядов с порядком и обрядами чина малой схимы.

Приступая к изложению истории этого чинопоследования в Греческой Церкви, нужно отметить, что в своем историческом развитии чин великой схимы не претерпел таких больших изменений и не имел таких различий, какие встречаются в истории чинопоследования малой схимы.

Появление разных вариантов в чине великой схимы становится заметным начиная с XIII века.

Древнейшим из чинопоследований великой схимы является “чин святой и великой схимы”, изложенный в источниках XI в. Может быть, этот чин и есть самый древний из практиковавшихся в Церкви. “С вечера, – говорится в чинопоследовании, – вносятся в алтарь одежды желающего постричься и полагаются на святой Трапезе, на утрени поется канон схимы, а на литургии поются антифоны”67. Начало последования, как видим, такое же, как и в современной практике.

В рукописях XIII в. перечисляются одежды: хитон, куколь, аналав, паллий (pallium (лат.)), пояс () и сандалии. К одежде полагалась свеча и на Трапезу ставились ножницы68.

Присвоение куколя и аналава, которые сейчас составляют исключительную принадлежность облачения великосхимников, было введено после того, как великая схима вошла во всеобщее употребление среди монашествующих. В древности куколь составлял принадлежность всех без исключения монахов. Тогда было введено изменение внешнего вида куколя; об этом свидетельствует название, которое куколь сохранил до настоящего времени: “шлем” () – это название прилагается также и к клобуку малосхимника, и к куколю великосхимника69.

“Этот куколь свешивается спереди – на персях (силы) мысленной и сердца, и сзади, и обшит вокруг червлеными крестами для того, чтобы этим царственным и страшным знамением отклонять врагов, и спереди и сзади нападающих на нас. Кресты эти расположены: на челе, на груди, на обоих плечах и на спине”70.

Что касается аналава, или парамана, то в практике Русской Церкви XV-XVI вв. он возлагался и на малосхимников71, а в киевской практике он составлял принадлежность монашеских одежд малосхимника72. Положение аналава на теле описывается в Новой Скрижали таким образом: “Аналав, или параман, опускаясь сверху от шеи на шнурках и, разделяясь на стороны, обнимает мышцы под руками и, располагаясь на груди и раменах, теми же шнурками обвивает и стягивает одежду; и таким образом опоясав монаха, делает его способным ко всякому делу”73.

Он сшит из кожи, в знамение смерти для мира. Это символ креста на раменах, как говорит Господь в Евангелии: “Возьми крест свой, и следуй за Мною” ().

Пострижение в алтаре выражает мысль об отречении от мира и сочетании со Христом. В некоторых рукописных источниках замечено, что постригаемый подает ножницы не иерею, а игумену, а тот вручает их иерею.

Пострижение принимающего великую схиму наблюдается всей братией на всем продолжении истории великой схимы до XVI в. включительно.

Постриженный в диаконнике брат вводится братией полураздетым: на нем только сорочка (). При пении антифонов он шествует, держа в руках возжженную свечу. Это самая торжественная часть чинопоследования. Зажженные светильники имеют целью выразить “даруемую благодать”, “просвещение” принимающего схиму и небесную радость о нем82.

При пострижении схимник целует Евангелие, как бы умоляя самого Господа принять его в свои объятия, и по окончании пострига снова целует Евангелие, вознося Богу свою горячую благодарность за то, что сподобился принять великий ангельский образ.

Какое участие принимал в литургии великосхимник? В источниках XIII в. указывается, что он идет со свечей перед священнослужителями на великом входе и приобщается Святых Таин.

По окончании Божественной литургии братия с зажженными свечами шествовали вместе с новопостриженным в трапезную, причем восприемник вел его за правую руку.

При пострижении в великую схиму сохраняется тот же порядок вопросов, увещаний и молитв, что и при пострижении в малую схиму. Отличие состоит только в том, что в первом случае молитвы и увещания гораздо пространнее и сильнее, так как приспособлены к высшим духовным совершенствам монаха-схимника. Есть некоторые особенности и в облачении: вместо клобука надевают куколь, а также аналав – одеяние, подобное священнической епитрахили со крестами. В духовном смысле – это знак ношения язв Христовых.

Наконец, чинопоследование пострижения в великую схиму отличается тем, что для него положены особый канон и весьма трогательные антифоны, которые должен произносить приемлющий ее. Главная мысль канона и антифонов – скорбные воздыхания о слабостях человеческой природы, поврежденной грехом и удобопрельщаемой ко греху врагами нашего спасения, а также молитвенный вопль к Сердцеведцу Господу о ниспослании небесной помощи в устроении нашего спасения.

Нормы поведения

Введение общежительного устава требовало соблюдения строгих норм поведения. Ходить по чужим кельям считалось грехом. После вечерней молитвы запрещались беседы монахов, каждый должен был молиться в своей келье. Игумен Феодосий ночью обходил монастырь, прислушиваясь, что делается в кельях, и если вместо молитвы слышал беседу монахов, собравшихся в одной келье, стучал им в дверь и наутро вызывал к себе и выговаривал, стремясь, чтобы его беседа дошла до согрешившего и, дав ему епитимью, отпускал47. Ночная и утренняя службы и молитвы требовали отдыха в середине дня, и по монастырскому распорядку после обеда закрывались монастырские ворота и братья спали по кельям. Впрочем, обычай послеобеденного сна был вообще распространен на Руси: длинный рабочий день в светлое время года требовал дополнительного отдыха. На ночь монастырские ворота закрывались еще до наступления темноты48.

Особенно строг был Феодосий в своих требованиях не иметь у себя в кельях продукты, не предусмотренную личную одежду и вещи. Обходя кельи, он изымал несоответствующее этим нормам: «он многократно ходил по кельям своих учеников и если находил у них или угощение, или одежду сверх принятой, или что из имущества, то бросал это в печь, как дьявольское и греховное». Игумен обосновывал это тем, что думая об имуществе в своей келье, невозможно быть искренним в молитве, по божественным словам: «где ваши сокровища, там и сердца ваши будут». Иноку надлежит думать о соблюдении устава и довольствоваться тем, что дает на трапезе келарь, а в кельях ничего не иметь49.

Введение строгого общежительства Феодосием должно было изменить характер хозяйства монастыря и самоощущения братии: вместо отдельных иноков, объединившихся ради общей цели – спасения вне мира – и участвовавших в общих богослужениях, должна была возникнуть единая хозяйственная община с общим хозяйством, столом, строгой уравнительностью. Это равенство было очень притягательно в теории, но осуществить его в монастырской жизни оказалось трудно.

Правила монашеской жизни

В монастыре, возникшем в пещерах на берегу Днепра, вначале, при Антонии, руководствовались, вероятно, общими принципами монашеской жизни, принесенными им с Афона, а в богослужении следовали Типикону «Великой церкви», то есть собора св. Софии в Константинополе34. Феодосий, будучи уже игуменом монастыря, специально интересовался Студийским монастырским уставом, и найдя его у монаха Студийского монастыря Михаила, приехавшего в Киев с митрополитом Георгием (ок. 1065 г.), сделал список с него. Этот устав был использован при организации в Печерском монастыре богослужений и монастырского быта («И уставил он в своем монастыре, как петь монастырскую службу и как класть поклоны, и читать, и стоять в церкви, и все церковные правила, и как сидеть во время трапезы, и что есть в какие дни – все по уставу»)35. Следовательно, это был уже монастырский устав. Однако, похоже на то, что этот текст не вполне удовлетворял организатора русского монашества, так как включал только часть нужного устава. Об этом говорит сообщение Патерика, что Феодосий, воспользовавшись пребыванием в Константинополе своего сопостриженника Ефрема, послал к нему одного из братьев, чтобы тот, списав, принес «весь устав Студийского монастыря». Тот, «весь устав монастырский списав, послал к нему»36. Феодосий принял этот устав, велел прочесть его перед братией и «оттоле начат вся в своем монастыре творити по уставу святыя обители Студийския» и этому, по словам автора Жития Феодосия, следуют и ученики преподобного.

Древнерусский перевод Студийского устава сохранился в списке XII в., принадлежавшем новгородскому Воскресенскому монастырю, что свидетельствует о его распространении в это время не только в южной Руси, но и в северной. Это редакция устава Студийского монастыря, принадлежащая константинопольскому патриарху Алексию (1025–1043)37. Возможно, что и сам перевод, несущий несомненные древнерусские языковые черты, был сделан в Константинополе самим Ефремом «кажеником» (скопцом), будущим митрополитом Переяславским38. Изложение содержания Студийского устава в редакции патриарха Алексия дает Е. Е. Голубинский39.

Кельи

Монахи имели свои кельи, в которых отдыхали после обеда и должны были проводить время в молитвах после вечерней службы. При преп. Антонии кельями были вырытые самими монахами в мягком лессовом грунте пещеры. Затем, при увеличении числа братии, кельи стали строиться на земле, а пещеры стали монастырским кладбищем. Игумен имел двойную келью – вторая, «внутренняя», была для него своеобразной моленной, домовой часовней, куда Феодосий удалялся для молитвы46.

Монашеский труд

Повседневный монашеский труд – это и постоянная молитва, и ночная служба, и постничество, но и рукоделие, обеспечение себя и братии средствами существования. Среди наиболее частых послушаний для новых монахов, живших в общем помещении и не имевших постоянного места для сна, была работа в поварне – колоть дрова, носить воду из реки, затем – вратарем (сторожем) у монастырских ворот, наконец – прислуживание в трапезной. Такой путь прошел в течение шести лет, например, князь-инок Никола-Святослав, пока он не стал жить в отдельной келии, которую сам и построил44.

Феодосий еще до поступления в монастырь в течение двух лет занимался печением и продажей просфор, а также размолом зерна для них. В монастыре, уже будучи монахом, а затем игуменом, он также приходил в пекарню, участвуя вместе с пекарями в работе, подбадривая их и «веселясь духом». Однако обычным его занятием вне службы и молитв было прядение шерсти («волны»), причем одновременно он напевал наизусть псалмы. Из этой шерсти монахи вязали на продажу носки («копытца») и шапки («клобукы»). В монастыре была общая пекарня, но не было мельницы, поэтому зерно раздавалось монахам по кельям и они сами

жерновах, делая это обычно ночью. Не мало монахов связывали свой труд с книгами. Черноризец Иларион занимался в келии Феодосия перепиской книг, священник Никон переплетал их («строющу книгы»), а Феодосий в это время, сидя рядом, вил для этого веревки и тихо напевал наизусть псалтирь. Обычным занятием монахов было также разведение огорода и выращивание овощей45.

Рядовые монашеские подвиги

Стремление полнее посвятить себя служению Христу, избавиться от соблазнов светской жизни, преодолеть грешные мысли и слабости тела, вызывали у монахов особые подвиги, призванные заменить все это постоянной молитвой, отгородиться от всего, что мешает сосредоточиться на вечном, отвлечься физическим изнурением. Преподобный Феодосий в юности, еще до поступления в монастырь, заказал себе у кузнеца вериги и носил их на голом теле, под рубашкой, и его мать узнала об этом по крови на рубашке. В монастыре он носил власяницу – рубашку («свиту») из грубой шерсти, скрывая ее под другой «свитой». Монахи боролись с леностью и слабостями, отказывая себе в сне лежа («на ребрах»), а спали только сидя, «на столе» (скамье) в течение короткого времени. Даже мытья под текущей водой нужно было избегать. Среди подвигов святого указывалось, что его никогда не видели «воду на тело изливающа»53.